Похитители красоты - Страница 23

После этого он провел нас в гостиную, где пылал в камине жаркий огонь, и сообщил, что сейчас выйдет «сам», мол, ждите. Да уж, окажись молчун-слуга владельцем дома, нас бы это не порадовало. Комната, все стены которой занимали шкафы с книгами в переплетах и мягких обложках, внушала доверие – если хозяева любят читать, то они не могут оказаться совсем уж плохими людьми. Стойкий, умиротворяющий запах древесины приятно щекотал ноздри. Над камином висела картина, какая-то аллегория: три черепа, нарисованные поверх трех лиц, – ребенка, девушки и женщины в годах. Над черепами парили ангелы. Вообще-то я ожидал, что попаду в деревенский дом. А здесь все оказалось на диво роскошным для такой глуши. В этом доме была с блеском решена извечная проблема жилища в горах: максимальный комфорт в максимально суровых условиях. Элен расстроилась, что ее брюки забрызганы грязью, а у меня от ее сетований на душе потеплело: уж если она заботилась о своем туалете, значит, жизнь вошла в колею. Она устало улыбалась мне; я смотрел, как она поглаживает ладонью стол, кресла, стенки книжного шкафа, и видел, что наше случайное пристанище и на нее произвело благоприятное впечатление.

Наконец вошел хозяин дома. Он приветствовал нас громогласно и радушно:

– Добро пожаловать, жертвы стихии! Замерзли?

Звали его Жером Стеннер, и в окружающую обстановку он как-то не вписывался. Я приготовился увидеть мизантропа, а это оказался самый обходительный человек; какого только можно себе представить. Здесь, в уединении, высоко в горах, мы обнаружили трогательный обломок шестидесятых годов. Все внешние приметы эпохи были налицо: индейский жилет поверх рубашки с круглым воротничком, кожаные брюки и высокие ботинки, на указательном пальце правой руки большой перстень. Бывают такие люди – навсегда останавливаются на моде того времени, когда они пользовались наибольшим успехом. Он был высокого роста, плотный; на вид я дал ему лет пятьдесят пять. Гладкое, почти без морщин, лицо старили только мешки под глазами, обтянутые тонкой, как папиросная бумага, кожицей. У него были великолепные волосы, которым я с первого взгляда позавидовал: серебристые и блестящие, он приглаживал их с довольным видом, точно сам был в восторге от растительности, украшавшей его голову. Волосы были длинные, они падали ему на плечи и походили на застывший водопад. Он улыбался нам и держался непринужденно, пожалуй, даже слишком.

– Простите за вторжение, мы, наверно, вас побеспокоили.

– Скажу, не хвастая, вам повезло, что вы набрели на мой дом. У нас здесь маленькая Сибирь, самые холодные места во Франции, морозы бывают до минус сорока. И ни одного жилья на много километров вокруг. Иногда снег на несколько дней отрезает нас от всего мира, и даже почтальон не высовывает носа на улицу. Прогноз обещает, что в ближайшие двое суток снегопад усилится. Телефон не работает – оборваны провода, чудо, что еще есть свет, электричество может отключиться в любой момент. Но как вы ухитрились заехать сюда?

Элен в двух словах рассказала ему о случившейся с нами неприятности, поблагодарила за любезный прием и похвалила дом.

Лицо г-на Стейнера отличала некоторая вялость черт, свойственная стареющим красавцам. Вокруг него витал ненавязчивый аромат; я мог бы поклясться, что он и косметикой пользуется, – стоило только взглянуть на неестественно смуглый тон кожи, который ему шел. Холеные руки, елейный голос, ухоженная шевелюра – в общем, нечто среднее между прелатом и флибустьером. Около часа мы беседовали о том о сем, после чего он пригласил нас отужинать с ним. Разумеется, Раймон уже приготовил для нас спальню. Все это было несколько неожиданно, но возразить у нас не хватило духу. В соседней комнате, побольше, попросторнее, был накрыт стол – фарфоровая посуда, хрусталь. На сервировочном столике стояли поднос с сырами и корзина с фруктами. Мы и представить себе не могли, что нас ждет такое угощение, и я возблагодарил судьбу за встречу со столь цивилизованными людьми. Во всем мне виделись только добрые предзнаменования. Раймон, повар, он же дворецкий, суетился вокруг стола, священнодействовал. Он подал нам суп с зеленым горошком, затем пулярку, исключительно нежную и сочную, и к ней сырную запеканку, приготовленную по местному рецепту, которая таяла во рту. Это был настоящий пир, и я, гордый своими недавно приобретенными гастрономическими познаниями, воздал ему должное. Вино было подано местное, с ароматом лесного ореха, а венцом ужина стало шоколадное суфле – я трижды взял себе добавки. Элен дивилась обилию и разнообразию блюд и сделала комплимент повару.

– Действительно, в вашу честь Раймон сегодня превзошел себя. Вот еще в чем вам повезло: узнав, что надвигается метель, он с утра съездил в город и привез большой запас сыров, овощей и прочей снеди. Здесь у нас, на высоте 1200 метров, зимой рынка поблизости нет. Так что если бы не его самоотверженность, вам не пришлось бы так хорошо поесть.

Раймон и его хозяин составляли странный дуэт; трудно было ожидать встретить такую пару в этом уголке Франции. Насколько первый был породист, настолько второй мужиковат. Пучеглазый, с постоянно мокрыми губами, слуга почти завораживал своим откровенным, бросающимся в глаза уродством. Казалось, его лепила из глины рука смертельно усталого творца, задремавшего за работой. Природа подчас более изобретательна в своих промахах, чем в удачах; жизнь так и искрилась в этом сбитом сикось-накось создании, внушавшем одновременно отвращение и любопытство. Кривая ухмылка на его лице, казалось, была запечатлена от рождения. Он обращался к своему хозяину на «вы» – а тот ему «тыкал», – поддакивал каждому его слову, хихикал над его шутками, показывая мелкие, желтые, неровные зубы. Жером Стейнер позволял ему вмешиваться в разговор до известного предела, сочтя же, что со слуги довольно, приказывал замолчать, и тот повиновался, но ненадолго. Очевидно, так между ними повелось с давних пор. Раймон был и восторженной публикой, и семьей в одном лице, но г-ну Стейнеру было явно неловко оттого, что порядки, которые он терпел в уединении без свидетелей, видят посторонние. При своем маленьком росте слуга обладал недюжинной силой, он уносил в кухню огромные стопки тарелок и блюд, ни разу ничего не уронив, да еще под мышкой ухитрялся зажать пустую бутылку. Мне было не по себе, когда он сновал вокруг нас, согнувшись чуть ли не пополам, как лакей из комедии, и я злился, не понимая, что же это за человек.