Похитители красоты - Страница 7

– Нет!

Он выпалил это «нет» почти угрожающе. Правой рукой я пыталась нашарить на кровати бипер, не спуская глаз с незваного гостя.

– Я закричу, придет санитар и отобьет у вас охоту шастать ночью по больнице.

Умоляющим жестом он протянул ко мне руку.

– Я вам сейчас все объясню…

– Откуда вы узнали, где моя комната, и как смогли незаметно уйти?

– Просто, снял маску и шапочку. Моего лица никто не знает, стоит мне открыть его, и я становлюсь невидимым. Дежурная сестра вышла на террасу покурить. Я проскользнул за ее спиной.

У него вырвался негромкий смешок с придыханием. Голос был резкий, неприятный.

– Я вас искал по всей больнице. Увидел вас в саду и узнал. Потом пошел за вами сюда, слонялся по коридору, даже поскребся в вашу дверь. Вы не отзывались, и я открыл ее.

Только теперь меня прошиб ледяной пот. Я не находила слов: чтобы больной ушел из-под надзора и вот так запросто разгуливал повсюду!

– Почему же вы не позвонили как полагается?

– Никто не должен знать, что я говорил с вами.

Я силилась овладеть собой, унять биение сердца, которое чувствовала где-то в горле, как тяжелый камень.

– Я хочу… Я хочу поделиться с вами одной тайной…

– И эта сверхважная тайна, конечно, не может подождать до завтра?

Я тут же пожалела о своем агрессивном тоне: он выдавал мой испуг.

– А если я откажусь?

– Вы ведь на дежурстве, не так ли? Он повысил голос.

– Вам ведь платят за то, чтобы вы слушали людей?

Я улыбнулась: каков законник! Тут же, словно убоявшись собственной напористости, мой гость сбавил тон.

– Вы же сами забрали меня из приемного покоя. Неужели я вас больше не интересую?

Его голос резал уши, а позерство утомляло.

– Вы приняли во мне участие, ничего обо мне не зная. А теперь моя очередь: я выбрал вас. Именно вас, потому что чувствую в вас раненую женщину.

Такая речь мне совсем не понравилась: в конце концов, кто из нас больной, а кто врач?

– Вы красивая, но держитесь слишком вызывающе. Мужчины теряются в вашем присутствии. А ведь за вашей заносчивостью кроется слабость.

Вконец обескураженная, я присела на кровать. Я заранее чувствовала себя вымотанной от предстоящего разговора, зная, что буду потом не один час приходить в себя. «Не выкладывайся, – повторяла я себе, – слушай, но не принимай ничего к сердцу, все равно через три дня тебя здесь не будет».

– Я прав, не так ли?

Теперь этот краснобай склонился ко мне так, что мы почти соприкасались. Вот сейчас, подумалось мне, он скажет:

– Вы здесь не на своем месте. В прозорливости ему было не отказать, это дар слабых людей – безошибочно угадать вашу слабину.

– Не понимаю, что вы имеете в виду, – пробормотала я, – И вообще, не обо мне речь.

От волнения у меня сел голос.

– Может быть, пойдем в кабинет?

– Ни в коем случае, нас могут увидеть. Прошу вас, останемся здесь!

Психиатр обязан быть осторожным и соблюдать дистанцию: нельзя подпускать пациентов слишком близко и уж тем более воспринимать сказанное ими буквально. Я же поступала в точности наоборот, нарушая все правила. В случае чего никто не придет мне на помощь, а ведь неизвестно, что может взбрести в голову этому паяцу. Мысленно я прикидывала, насколько он силен: тощий, не выше меня ростом, если что, я его щелчком опрокину. И потом, что скрывать! Это ночное вторжение заинтриговало меня. Если он и чокнутый, то, по крайней мере, не похож на других. У человека, который так рискует, чтобы просто поговорить, должны быть по-настоящему веские мотивы, И как бы то ни было, уснуть мне все равно больше не удастся.

– У вас не найдется чего-нибудь попить? Умираю пить хочу.

Я наполнила пластмассовый стаканчик водой из-под крана; мне очень хотелось растворить в ней хорошую дозу транквилизаторов, чтобы он вырубился. Он отвернулся и выпил воду, приподняв маску: Потом почесал ее, точно это была его кожа, – ноготь издал царапающий звук, как по коре дерева. До меня вдруг дошло, как сильно от него пахнет; этот острый кисловатый запах был мне знаком – он боялся не меньше, чем я. Меня одолело подлое желание воспользоваться этим. Я схватила его за локоть – кости у него были как у цыпленка. И еле сдержалась, чтобы не врезать ему, не заорать: «Убирайтесь вон, кому другому морочьте голову вашими бреднями!» Бывают же такие существа – до того слабые, что прямо-таки напрашиваются: ударь. А этот, старчески сгорбленный, весь какой-то помятый, раздражал меня донельзя. И потешный же у меня, наверно, был вид; растерзанная, полуголая, трясу, словно грушу, какого-то хлюпика в пижаме. Он не сопротивлялся, только проблеял жалобно:

– Прошу вас, выслушайте меня, вы одна сможете меня понять!

Ах я стерва – мне показалось, что он даже всхлипнул. Я швырнула его в кресло, он плюхнулся, еле переводя дыхание, удивленный моей вспышкой. Я сдалась. Заперла дверь, села на кровать. Комната была крошечная. Тесные помещения как-то дисциплинируют и принуждают к вниманию: в них от собеседника никуда не деться. Я потянулась к выключателю, но он попросил не зажигать свет. И начал свой рассказ. Маска заглушала голос, моему собеседнику приходилось напрягаться, надсаживаться, словно он на костыли опирался, чтобы его услышали. Мне от этого закрытого лица было не по себе. Он меня видел, а я его нет, не было ни единой щелочки, через которую я могла бы заглянуть в его душу. Я ведь так и не знала, кто он такой и как его зовут. Время от времени он брал мою руку и, хоть я невольно морщилась, сжимал ее в своей. Это была не угроза, а выражение солидарности, жест собрата по несчастью, просьба о поддержке. Мы пустились в плавание по волнам его жизни, и это пожатие было вроде глотка спиртного для бодрости перед трудной дорогой. Он рассказал, как застряла машина в горах, как пришло спасение, и продолжал так: