Похитители красоты - Страница 30

Дорога вилась белесой лентой в уныло-тусклом свете февральского утра. Будочка, возникшая на склоне за поворотом – ни дать ни взять, кусок сахара на краю блюдца, – ненадолго вернула нам надежду. Это была автобусная остановка, пустая, заброшенная; с полчаса мы дрогли там в холоде и сырости. Стенки сотрясались от порывов ветра. Я так устал, что задремал прямо на ледяной бетонной скамье. Элен умоляла меня не спать, но я клевал носом. Она вытащила меня и из этого убежища, силой заставив подняться. Я был свинцовой глыбой, которую едва несли слабые ноги. Кончики пальцев совсем онемели. Что вы хотите – я горожанин, неженка, не лесоруб какой-нибудь и не любитель пеших походов с накачанными мышцами. С ума мы, что ли, сошли – смылись чуть свет, вместо того чтобы в теплой постели спокойно дождаться механика. Мы просто исчезнем, сольемся с белизной – и все. Даже Раймонова мерзкая рожа была мне милее, чем эта глушь.

Я проклинал свою спутницу; все наши беды за эти два дня приключились только оттого, что я шел у нее на поводу. Эта женщина приносила мне несчастье. Брели мы теперь куда глаза глядят: на перекрестках бросали жребий – направо повернуть или налево. Вот уже три часа мы плутали наугад, так никого и не встретив, захваченные с собой припасы давно съели. В моих ботинках – а я-то считая их непромокаемыми – хлюпала вода. От тяжелой сумки ломило спину, не знаю, что мешало мне ее бросить. Все будто ополчилось против нас; как на грех, еще заклубился туман, и мы ничего не видели в нескольких метрах от себя. Снег неподвижными волнами накрыл все вокруг, и лес застыл, словно заколдованный. Острые скалы торчали там и сям жуткими обломанными клыками. Я до того устал, что больше не чувствовал страха.

Мы свернули на дорогу под высоким горным карнизом, словно присыпанным белой пудрой, ветер сдувал и взметал ее. Мне показалось, будто между клочьями тумана мелькнула крыша. Я напряг зрение, вглядываясь в ту сторону: там мерцал свет, поднимался кверху дымок. Мне не померещилось: наконец-то люди, хоть с кем-то можно будет поговорить! Одна только надежда на это придала нам сил. Туман понемногу рассеивался, мы подходили все ближе, и эта постройка в окружении высоких елей, прилепившаяся к крутому утесу, вдруг показалась мне знакомой. Где-то я ее уже видел. Но где?…

Мало-помалу стала очевидной горькая правда: описав огромный круг, мы вернулись к дому Стейнеров. Местности-то мы не знали, да еще этот полумрак, и лес везде одинаковый – немудрено было заблудиться. Я отказывался в это поверить, не может быть, не могли мы дать такого маху. Когда Элен тоже узнала мызу, она вскрикнула и кинулась назад, – наверно, и адское пламя не напугало бы ее сильнее. На сей раз я остановил ее: довольно, до сих пор я ее слушался, о том, чтобы опять брести наобум, не может быть и речи. Но никакими силами невозможно было ее переубедить. Ее всю трясло от безотчетного ужаса перед этим местом и его обитателями. Она готова была даже расстаться со мной, лишь бы не возвращаться туда.

Вот тут-то, пока мы препирались – я тянул ее в одну сторону, она меня в другую, – и затарахтел мотор. Мы оба услышали урчание мощного двигателя, работавшего на малых оборотах. И тотчас включились две белые фары, выхватив нас лучами из сумрака. Мы замерли, уставившись на машину, – ясно, что она могла принадлежать только кому-то из дома. Она затормозила в нескольких метрах от нас, дважды мигнула фарами дальнего света. Это была легковушка с откидным верхом, кажется, шведская, серая с металлическим блеском, вся в грязи и снегу. Ветровое стекло до того заляпанное, что лица водителя мы разглядеть не могли. Передняя дверца распахнулась, и из машины вышла женщина, закутанная в анорак с меховым воротником, – Франческа, супруга хозяина. Но это была совсем новая Франческа, бодрая на удивление, энергия так и била в ней ключом. Потом я еще не раз поражался тому, как она менялась. Эта женщина всякий раз будто заново рождалась, за короткое время из тусклой становясь лучезарной. У меня горло перехватило от смущения, и я еле выдавил из себя:

– Мадам, нам необходимо быть в Париже сегодня вечером. Мы решили уйти рано утром, чтобы не беспокоить вас.

Она ответила не сразу, наслаждаясь нашей растерянностью:

– Далеко же вы ушли, как я погляжу! Много было толку вставать ни свет ни заря!

Вид у нас, наверно, был самый жалкий – встрепанные, красные, с мокрыми носами, в съехавших на глаза шапках. Элен представилась. Стейнерша чуть заметно кивнула в знак приветствия и окинула ее оценивающим взглядом с головы до ног. Похоже, над всеми этими церемониями она от души потешалась.

– Если вы хотели уйти, вам стоило только слово сказать. Никто вас не держит. Да если бы я не уговорила мужа, вы вообще ночевали бы на улице!

Я смутился еще сильнее, стал оправдываться и совсем запутался.

– Мы это только ночью решили, просто не хотелось вас будить.

– Весьма похвальная щепетильность. Что ж, вы правы: пора и честь знать. Механик уже получил деталь для вашей машины. Раймон вам все скажет. Садитесь!

Задним ходом она довезла нас до дома. Элен, едва усевшись, в свою очередь стала сбивчиво извиняться, но получила в ответ лишь сухое: «Не утруждайтесь!». Франческа ловко управлялась с машиной на изгибах дороги, сидя вполоборота к нам и прищурив свои тяжелые веки – мне все время казалось, что они сейчас опустятся на глаза, как две шторы. Вообще-то я порой удивляюсь, как много можно прочесть по лицу – если, конечно, уметь читать. Но Франческа Стейнер казалась закрытой книгой. Была в ней этакая осанистая неприступность – точь-в-точь отвесная стена, не зацепишься. Она прямо-таки обдавала неприязненным холодком, мне пришел на ум морозильник, превращающий воду в льдинки. Мы ехали с ней в машине минуты две, не больше, но мне они показались вечностью.